Красота создает иерархию, которая понятна каждому.
Мужчины и женщины с особенной ДНК имеют возможность занять особое положение в обществе.
Я решил стать художником в 26 лет. До этого я собирался стать мультипликатором и снимал анимацию на восьмимиллиметровую пленку, но за 4 года так и не добился успеха. Когда я уже осознал, что не обладаю должным талантом, мне довелось побывать на выставке японского художника Синро Отакэ. Он создавал такие картины, что я убедился: это мое.
У нас с уорхолом слишком разный бэкграунд. Утверждают, что мы с ним схожи в одном: мы оба выходцы из поколения потребления. Но у меня, в отличие от Уорхола, не было подспорья в виде динамично развивающегося общества, поэтому, наверное, я и останусь в истории в качестве потускневшего Уорхола, что вгоняет меня в уныние.
Я родился и вырос в японии, проигравшей во Второй мировой войне. Я испытал на себе подъем и крах экономики и дебютировал как художник в самый разгар экономического застоя.
В москве отсутствует привычный для Азии стиль оформления рекламных вывесок. Японец, взглянув на них, ничего не поймет. Каждый отдельный сюжет можно разобрать, лишь подружившись с местными жителями. Это рождает ощущение загадочности.
Мои родители были бедняками, но они всегда находили деньги, чтобы купить мне новый школьный рюкзак.
Культура отаку (фанатов аниме и манги. – Esquire) зародилась и развивалась в послевоенной Японии и не имеет аналогов ни в одной другой стране. Я перенял это необычное искусство и рассказал о нем.
Высокое искусство сильно отличается от массового, оно тесно связано с историей и создается в профессиональной среде. Массовое искусство – это то, что придает форму желаниям и чаяниям людей. В Японии границы между массовым и элитарным довольно неопределенные. Высокого искусства не существует, а свое творчество я определил как superflat (суперплоское. – Esquire).
У меня в коллекции более 10 тысяч экземпляров всякой ерунды и всего лишь несколько сотен произведений современного искусства, но зачем я это собираю, я и сам не понимаю.
В японии манга камня на камне не оставила от «Звездных войн».
Если судить по instagram, моя популярность за последний год выросла в несколько раз: число моих подписчиков перевалило за 350 тысяч. Это нельзя определить словом «слава». Получается, я всего лишь деятель современного искусства, чья известность зависит от Instagram.
Когда меня называли японским энди уорхолом, о наркотиках я даже не слышал. В Японии люди не помешаны на психоактивных веществах, хоть по нашим мультфильмам этого и не скажешь.
Современному искусству, каким мы его видим сегодня, предшествовало западноевропейское искусство начала XX века. Но это не то искусство, частью которого являюсь я. Люди, которые стремятся к свободному самовыражению, до сих пор создают что-то, опираясь только на собственные ощущения.
В семь лет я впервые увидел демона, пожирающего младенца, когда родители отвели меня на выставку Гойи. А потом отец купил мне постер с этим изображением и повесил на стену. И я видел это чудовище каждый день, пока однажды не переехал от родителей.
Мои любимые элементы гардероба – шорты и сандалии.
Иногда мне хочется написать сценарий собственной смерти. Но я никак не могу определиться с тем, что выбрать в качестве кульминации – самоубийство или рак? Очень хочу, чтобы смерть настигла меня неожиданно.
Гамбургеры в америке настолько вкусные, что каждый раз, когда я до них добираюсь, я превращаюсь в счастливый японский воздушный шар.
Японцы не понимают мое искусство. Между красотой и бедностью они привыкли ставить знак равенства.
Галерея избавляется от тебя в два счета, как только работы перестают продаваться.
Реальность гораздо хуже, чем показана в «Карточном домике».
Художники не меняют мир.